Лермонтов и другие - Эльдар Ахадов

Я вышел на песчаный берег, покрытый тонким слоем снега. Поднялся вверх по обрыву и весь день шёл. Увидел перед собой большой чум. Зашёл в чум, а там, по одну сторону огня сидят две женщины – старуха и молодая. Я прошёл с другой стороны огня. Старуха сказала:

– Гость к нам пришёл.

Старуха дала поношенную ягушку. Я надел её, старуха начала варить котёл, и я спросил её:

– Это чей чум?

– Это чум Нылека – страшного человека, которого все боятся в округе. Тебе, наверное, в жизни пришлось вынести много страданий, а теперь ты пришёл туда, где тебя ждёт смерть. Его зовут Глухой Нылека. Перед смертью поешь хорошенько.

И старуха накормила меня досыта. Наступили сумерки, и старуха предложила:

– Давай я тебя спрячу.

И она спрятала меня около входа среди всяких вещей. Прошло немного времени, и я услышал на улице шаги. Это был Глухой Нылека. При входе в чум он принюхался и сказал:

– Кажется, кто-то чужой здесь есть. Покажи-ка мне его. Я голоден – съем его.

– Кто к нам придёт? Никого нет.

Глухой Нылека настаивал:

– Подавай его сюда. Я чувствую чужой запах.

Старуха ему ответила:

– Есть посторонний, но только это ребёнок. Отдать-то я его тебе отдам, но у тебя есть дочь, она всегда одна, скучаем, – тебя же почти всё время нет дома и ей не с кем играть.

– Если это так, то я согласен. Пусть будет, как она хочет.

Бабушка убрала вещи, раскрыла меня. Глухой Нылека сказал:

– Теперь-то я его увидел, – он не годится в пищу – слишком худой. Пусть будет игрушкой для моей дочери.

Дело было решено, и я стал спокойно жить в чуме. С дочкой хозяев часто играем. Так мы прожили полгода. Чувствую, что я стал поправляться.

Прошло ползимы. Я сидел на нарте, которая стояла на северной стороне чума. Был полдень, когда я увидел семь упряжек. Первая упряжка, быстро проехав мимо меня, остановилась. Я спросил:

– Кто вы?

Он ответил:

– Мы семь (белых туловищ) – Ладсэрма.

Я опять спросил:

– Куда едете?

– Нас преследуют. В наших краях есть Ужасный, приносящий всем беду, человек безухий. Он никого не щадит. Всех, кто встречается на его пути, он съедает. Мы ищем себе укрытия от него. Это чей чум?

Я ответил:

– Вы приехали в чум к тому, про которого говорите.

Услышав это, семь Ладсэров быстро подошли к своим упряжкам и со снежным вихрем поехали обратно. Я зашёл в чум. Бабушка сказала мне:

– Что ты натворил, вот приедет старик, что он скажет? На этот раз он точно тебя съест. Теперь ты добра не жди. Он тебя в живых не оставит.

Она поставила котёл с мясом на огонь и сказала:

– Дети мои любимые, наедайтесь хорошенько. Вам надо уходить. Пусть старик съест вас не на моих глазах. Когда он вернётся, он будет разъярён. Он и меня не пожалеет.

Как закончили есть, сразу стали собираться. Уже собрались идти, дочь Безухого сказала:

– Что-то нам надо взять с собой – не с пустыми же руками идти. Вот в этой нарте что-нибудь должно быть.

Она достала из неё топор с полуметровым костяным топорищем и взяла его с собой. И мы побежали, куда глаза глядят. Всю долгую ночь мы бежали с ней, когда наступил рассвет, позади услышали крик:

– Старуха отпустила тех, кого я должен был съесть! Дети, не уйдёте, я сейчас вас съем!

На ходу я заметил, как, наматывая на руку верёвку, дед почти догнал нас. Я изловчился, заскочил к нему за спину и нанёс удар топором по шее. Голова отскочила, а туловище пропало, только из-под земли донеслись еле понятные звуки:

– Единственный сын старика Лабта, на вашу землю я больше не вернусь. Ты перехитрил меня, я возвращаюсь к себе домой.

Теперь мы спокойно продолжали свой путь. Идём семь дней. На седьмой день пути нам встретились семь больших чумов. С северной стороны чумов сидят хозяева. Это были семь Ладсэров. У семи Ладсэров рты расползлись в улыбке. Они спросили:

– Как ты сюда попал? Ты же жил у Безухого в чуме. Как ты остался в живых?

Я ответил:

– Я убежал, а Безухого я убил.

Шесть Ладсэров в один голос воскликнули:

– Значит ты пришёл с неба.

Прожили вместе с ними целый год. В конце года я обратился к старшему из Ладсэров:

– Старший Ладсэр, я бы хотел вернуться на свою землю.

Старший Ладсэр ответил:

– Конечно, я тебя понимаю – надо возвращаться.

Старший Ладсэр приготовил аргиш и 500 оленей отделили из своего стада. И начали мы с ним каслать без происшествий. Когда прошла половина зимы, остановились на холме. Я сказал:

– Дочь Безухого, мы пришли на место. Вот чум старика Лабта.

На этом холме мы поставили чум. Мы поели и легли спать. Он сна разболелась голова, и семь дней я маялся от головной боли. На седьмой день я сказал:

Дочь Безухого, ты каслай к старику Лабта, а я останусь.

Как только женщина откочевала, я потерял сознание. Когда я пришёл в себя, то услышал над головой голоса семи поющих, и слова песни одни и те же:

– Теперь уж точно его уничтожим.

Опять потерял сознание. Когда снова очнулся, то опять услышал голоса тех же поющих :

– Сейчас-то уж точно мы с ним расправились. Теперь пойдём к своей богатой повелительнице.

Когда сознание снова вернулось ко мне, поющих уже не было, а на месте огневища разверзлась земля, и оттуда показалась голова Безухого и произнесла:

– Своё дитё, оказывается, жалко. Ради тебя я вернулся – теперь ты поправишься.

Я сел и стал здоров, как прежде. Дед сказал:

Теперь я ухожу насовсем, на земле жить не могу. А певшие над тобой были семь смертей. С Молодыим Мыдом, с женщиной Мыд, с ними поступай как хочешь. Они лишены моего покровительства.

Дед исчез. Я пошёл к чумам. Зашёл к отцу. Когда я уходил, он уже не был молодым, а теперь совсем состарился и еле узнал меня. Только потом зашёл в свой чум. Поел и после этого проспал семь дней. На седьмой день я вышел на улицу. Собрал оленей, поймал пять хабтарок для упряжки и поехал по той же дороге, по которой уезжал в первый раз. Проехал мимо сопки – поющих нет, миновал просеку – смоляных ведьм – обитателей лесных чащоб тоже нет и старика-великана, охраняющего лесные просеки, не встретил. Подъехал к чуму Мыдов. Младший Мыд сидел на своей нарте. Я остановился возле него. Младший Мыд заговорил:

– Пришёл, надо было прийти.

Я не ответил, привязал уздечку, взял его за шиворот и придавил его к земле. Кости позвоночника хрустнули так, что он закричал от боли. А потом зашёл в чум, так же взял за шиворот младшую сестру Мыд и тоже к земле пригнул – треснули и её позвонки, и оба они от боли скулят. Я им так сказал напоследок:

– От этой боли вы не умрёте, вылечитесь, но больше никого не трогайте, не враждуйте ни с кем, не убивайте, а если условия мои не выполните, то я вернусь и тогда точно я вас убью.

Потом поехал домой и спокойно стал жить.

Итак, все три первых предложения в сказании имеют сакральный иносказательный смысл и являют собой определённую духовно-нравственную позицию. Отец – богатый житель равнин – подобен богу Я Ерв (хозяин земли). Мать – богиня семейного очага, Мяд пухуця (хозяйка чума). Судить и о силе и шуме ветра можно лишь находясь на ветру, то есть, занимаясь реальными делами, передвигаясь, а не сидя внутри чума, где ветра не может быть.

Далее. Первое противоречие. В названии прямо говорится о том, что рассказчик – единственный сын старика, а из его слов тут же следует, что был как минимум еще один сын того же старика. Пусть даже он сгинул без вести, но ведь он – определённо существовал! Или же он был сыном матери, а отцу не был родным. В любом случае поход главного героя был не спроста, а являлся уже не первой попыткой посетить земли семи Мыд.

Обратите внимание на бесконечное акцентирование на одном и том же: «Мы сели есть. Во время еды…», «ты нас угости…», «Пока ждём котёл, принесите нам выпить», «старуха начала варить котёл», и так далее. Такое подчеркнутое внимание к еде говорит о том, что люди в ту эпоху жили голодно. То есть, несомненно, в тундре имели место конфликты между людьми из-за территорий, как кормовой базы. «Семьи были изолированы друг от друга, и первые военные конфликты фиксируются с первого тысячелетия до нашей эры. Недавние раскопки опровергли мнение ученых о том, что заселялись только берега крупных рек. Большие поселения найдены и на водоразделах. Это наталкивает на мысль о высокой плотности населения и конкуренции за наиболее богатые дичью места». (Косинская Л. Л., ведущий научный сотрудник археологической лаборатории Уральского госуниверситета).

Теперь перейдем к сравнительному анализу мира волшебного у кельтов и ненцев на примерах из вышеприведенного сказания.. После принятия христианства кельтская мифология постепенно угасла, превратившись в своего рода сборище фей, эльфов, мелких народцев, добрых и злых духов. К их числу можно отнести богли (или привидений), брауни (или домовых), духов ган-кинах, жестоких горных фей – гвиллион, киллмолис, рудничных гномов – коблинов, лепреконов с мешками сокровищ, эллилонов, пикси, поки, бесчисленных фейлинн и так далее. В ненецком сказании эту роль исполняют смоляные ведьмы и их великан. «Около ста злых смоляных ведьм стряхнул с хорея, с крюков нарты и с рогов оленей». Примерно то же самое говорится о размерах великана, который весь уместился на хорее – палке оленевода-погонщика. И удел их схож с уделом кельтских волшебных народцев. В кельтской средневековой мифологии это сделано намеренно дабы умалить достоинство древнего клана Туатха Де Данаан, которые на самом деле были велики и могучи в древности, но теперь подверглись уничижению. Возможно, и смоляные ведьмы – это великие духи и богини древнего доненецкого пантеона богов Ямала.